МЕТОДИЧЕСКОЕ ПОСОБИЕ

о современных межнациональных и межконфессиональных отношениях в Краснодарском крае и Республике Адыгея

Участники проекта при его реализации исходили прежде всего из концептов «этнокультурное пограничье» и «этнокультурное пространство», активно осваиваемых современной социальной антропологией и этнографией.

«Пограничье» — одно из самых актуальных и, может показаться, новейших, недавно вошедших в терминологический тезаурус современной науке понятий, на самом же деле у него многоступенчатая родословная, ведущая свое начало по меньшей мере с начала новой эры. Античным предком «пограничья» был римский «Limes» — граница, приграничная полоса, таможенная зона; нынешняя научная дисциплина, изучающая границы, признает это родство, приняв название «лимология». Более близким предшественником «пограничья» следует считать «фронтир» — понятие, введенное в научный обиход ассистентом Висконсинского университета Фредериком Джексоном Тёрнером в докладе «Значение фронтира в американской истории», который он прочитал в Чикаго 12 июля 1893 г. на съезде Американской исторической ассоциации. Понятие «фронтир» (англ. Frontier – «граница», «рубеж»), изначально привязанное к специфическим условиям и обстоятельствам эпохи освоения американского Дикого Запада и обозначающее подвижную цивилизационную границу между еще не освоенными и уже освоенными землями, между девственной природой и цивилизацией (по Тёрнеру, это «точка встречи дикости с цивилизацией»), быстро обрело широкую популярность как компонент национального исторического мифа. Перемещение внимания от изучения противоборства переселенцев из Старого Света и индейских обществ в сторону социокультурных контактных зон позволило американским историкам и антропологам отслеживать культурное взаимовлияние коренных американцев и бывших европейцев. Исследования не просто истории военного расширения границ США, а людей (агентов), втянутых в эти конфликты (agens of conflict) помогли преодолеть взгляд на коренных американцев лишь как на людей, в лучшем случае, «благородных и обреченных» (as noble and doomed), выявить многослойные контактные зоны (multi—layered contact zones), сообщества, которые шли навстречу друг другу по пути «примирения и культурного переопределения» (conciliation and cultural redefinition). Ф. Тёрнер подчёркивал, что «фронтир способствовал формированию американского народа смешанного национального состава», в горниле которого колонисты «сплавлялись в смешанную расу». Индейский фронтир, по словам Ф. Тёрнера, – «оказывал влияние на английского колониста пуританского типа и трансформировал его». В ряде работ отечественных исследователей фронтирная теория и методология прилагаются к тем или иным аспектам российской исторической, географической и этнографической реальности, например, к зоне Южного Прикаспия и примыкающих северных провинций Ирана, к российским «Сибирскому» и «Северокавказскому» фронтирам, к теме «Степи» и связанным с нею различным формам номадизма, с феноменом казачества. Польский исследователь С. Ульяш, автор книги «О литературе кресов и пограничье культур», выделяет две формы культурного пограничья: пограничье стыковое, для которого характерно наличие четкой, иногда жесткой демаркационной линии, и переходное, или переходная зона. Проникновение и смешение культур превращает пограничье в переходное пространство, своеобразный мост между ценностями культур.

Весьма перспективной представляется теория «контактных зон», активно разрабатываемая как на зарубежном, так и на отечественном историческом материалах. В отечественной историографии концепция «контактных зон» активно разрабатывалась медиевистами (В.Д. Королюк, Е.А. Мельникова), в современном историческом кавказоведении её приверженцами вступали Л.С. Гатагова, В.В. Черноус, Д.И. Олейников. Преодолев лежащее на поверхности прямолинейное рассмотрение конфликта как вооружённого противостояния «всей» Российской империи со «всеми» горцами, это научное направление предпочитает говорить не о жёстком барьере, разделяющем царскую Россию и кавказские народы в 1820-е–1860-е гг., а о встрече культур на фоне цивилизационного разлома. При таком подходе исследовательский акцент делается не на соперничество, а на взаимодействие в рамках «контактной зоны». В реалиях противостояния подобные «контактные зоны» отражают не только трагическую двойственность мировосприятия людей, оказавшихся сразу в двух несхожих культурах, но и выступают связующим звеном в общении российского и кавказского миров, постепенно превращающего разлом цивилизаций в срастающийся шов. Выявление и анализ «контактных зон» показывает, что даже в истории Кавказской войны и её трагических последствий имеются страницы, сближавшие наши народы, эпизоды сотрудничества, которые сложнее, богаче и многообразнее любых идеологических штампов.

Во второй половине ХХ в. в западном кавказоведении стало очевидным влияние известной концепции ориентализма, созданной американским учёным палестинского происхождения Эдвардом Саидом (1935–2003). Ориентализм Саида определяет Восток не в географическом (East), а в культурологическом смысле (Orient). Европейцы, считал Э. Саид, в том числе русские, «имеют давнюю традицию того, что я буду называть в дальнейшем ориентализмом, определенным способом общения с Востоком, основанном на особом месте Востока в опыте Западной Европы». Колонизация Востока европейцами в XVIII–XIX вв. означало для них не только овладением им, но и осмысление. Ориентализм поэтому «можно считать корпоративным институтом, направленным на общение с Востоком – общение при помощи высказываемых о нем суждениях, определенных санкционируемых взглядах, его описания, освоения и управления им».

Несмотря на жаркие дебаты об ориентализме, упрёки в создании сверхтеории, претендующей на универсальность и завершённость, ориентализм привлекает постановкой проблем культурно-исторического взаимодействия и взаимовосприятия Востока и Запада. Предложенные Э. Саидом подходы убеждают западных историков в том, что многогранное пространство истории Кавказа не может сводиться к Кавказской войне, а та, в свою очередь, только к силовому противостоянию. При этом в центре внимания остаётся не углубление межцивилизационных разломов, а преодоление их, поскольку постижение другого есть постижение себя. Можно вспомнить в этом контексте «закоренелого империалиста» Редьярда Киплинга, который как-то сказал: «Что могут знать они об Англии, кто кроме Англии не знает ничего?». В английскую историографию вновь приходит понимание империи как фактора мира, процветания и глобального обмена идеями. «Существует некое негласное сообщество бывших империй, тех, кто когда-то правил миром, – говорит Нил Фергюсон. – Мы принадлежим к одному клубу – клубу бывших империй, и именно поэтому британское отношение к России так сильно отличается от американского». Сегодня в британской исторической литературе нередко мнение, что империям, оказывается, было свойственно чувство ответственности за проживающие на имперской территории народы. Поэтому иное звучание сегодня приобретают слова Р. Киплинга из известного стихотворения «Бремя белых»: «Твой жребий – Бремя Белых!  /    Но это не трон, а труд: / Промасленная одежда,   /   И ломота, и зуд. / Дороги и причалы  / Потомкам понастрой, / Жизнь положи на это –   /   И ляг в земле чужой. / Твой жребий – Бремя Белых!    / Награда же из Наград / Презренье родной державы    /  И злоба пасомых стад. / Ты (о, на каком ветрище!)    /  Светоч зажжешь Ума, / Чтоб выслушать: «Нам милее   Египетская тьма!»». В условиях современных крайностей и расколов общества, радикальных движений типа Black Lives Matter, этот опыт представляется востребованным.

По мнению ряда историков, Россия разделила сегодня судьбу Англии, Франции и других европейских государств, имевших колониальные владения. После распада колониальных империй в Азии и Африке появились десятки независимых стран, обитатели которых на первых порах находились в состоянии эйфории избавления от заморских наставников или «старшего брата». Но проходили годы, а ожидания счастья и экономического процветания не сбывались. Более того, положение в народном хозяйстве по сравнению с колониальными временами ухудшалось, герои освобождения занялись самообогащением и самовозвеличиванием. От них старались не отстать чиновники всех рангов, казнокрадство стало нормой, вспыхнули подспудно тлевшие этнические конфликты, а незаконная смена власти стала повседневной обыденностью. Поэтому не стоит однозначно обличать российский колониализм на Кавказе: его герои были людьми своего времени и действовали по законам эпохи. Они были колониальными деятелями, но колониализм сегодня оценивается отнюдь не однозначно. Тем, кто строил Британскую империю, в Лондоне поставлены памятники, и они стоят по сей день; и Наполеон – национальный герой Франции; и на банкнотах Испании изображены Писарро и Кортес.

Российской литературе о Кавказе были во многом присущи черты ориентализма в его значении образа мышления, основанного на эпистемологическом и онтологическом различии Востока и Запада. Огромная роль здесь принадлежала М.Ю. Лермонтову. Путь, предсказанный Лермонтовым в его очерке «Кавказец», художественных произведениях и письмах – путь терпеливого узнавания друг друга – медленный, нередко мучительный, но наиболее эффективный в истории российской государственности, состоявшейся во многом через поиски сближения самых разных культур и народов, определял характерные черты российской версии ориентализма, согласно которой терпеливое разгадывание друг друга создаёт общее, выстраданное и сознательно принятое Отечество.

Незадолго перед своей трагической гибелью Михаил Юрьевич Лермонтов вынашивал замысел создания нового большого романа «из кавказской жизни, с Тифлисом при Ермолове, его диктатурой и кровавым усмирением Кавказа, персидской войной и катастрофой, среди которой погиб Грибоедов в Тегеране». Там, где современники не видели «ничего ужасного» (А.С. Пушкин, «Путешествие в Арзрум во время 1829 года»), второй поэт России пророчески усмотрел «катастрофу»… Сам участник Кавказской войны, Лермонтов в стихотворении «Валерик», прямо с поля брани, в крови своей и чеченской, говорит не голосом отчаянного рубаки, кидающегося во главе горстки храбрецов на завалы, но от лица всечеловеческого странника задаёт вечный вопрос: зачем? Возможно ли сближение мира кавказских горцев и российской цивилизации, или они обречены на вечное противостояние? У самого поэта, посвятившего этому миру лучшие свои произведения, не было ощущения непроходимой стены между Россией и Кавказом:

Быть может небеса Востока

Меня с ученьем их пророка

Невольно сблизили…

«Я многому научился у азиатов, – писал Лермонтов издателю А.А. Краевскому, – и мне бы хотелось проникнуть в таинства азиатского миросозерцания, зачатки которого и для самих азиатов и для нас ещё мало понятны. Но, поверь мне, там на Востоке тайник богатых откровений». Замыслив «создания зрелые», эпопею «из трёх эпох жизни русского общества», опальный поручик Тенгинского полка последовательно осуществлял гениальный план работы над вечными вопросами войны и мира. Недаром Л.Н. Толстой считал Лермонтова своим предшественником в постижении этой проблемы, а дерзкая и глубокая мысль автора «Героя нашего времени» о первостепенной важности изучения души человеческой (даже в сравнении с историей народа) стала любимой и задушевной мыслью создателя бессмертных образов Пьера Безухова и Андрея Болконского.

Пути «невольного сближенья», завещанные М.Ю. Лермонтовым, вдохновляют современных кавказоведов выбраться из тупика (катастрофы!) «Кавказской войны историографий», взглянуть на проблему сквозь межкультурные границы как на контактные пространства непростого, но компромиссного сосуществования и взаимоузнавания. Изучение уникального опыта взаимопознания, накопленного нашими народами в ходе Кавказской войны, позволяет приподняться над эгоистическими национальными пристрастиями и крайностями, точнее определить мотивы империи и уровни закрытости горских обществ, осознать, что путь к цивилизационным ценностям лежит не через поиски некой земли обетованной за пределами родных погостов, а в нас самих, оказавшихся на одном корабле российской государственности, в традициях и приоритетах, выстраданных трагическими испытаниями.

Не случайно председатель Терского областного статистического комитета М.С. Лорис-Меликов подчёркивал: «Изучение культуры <…> горцев составляет для русских административных органов задачу, имеющую государственное значение». В русле российского кавказоведения это направление развивали горские просветители. Султан Хан-Гирей, видевший место адыгов только в составе России, считал главным качеством для людей, ответственных за политику России на Кавказе, «умение действовать, соображаясь с понятиями народа». Активными участниками этого процесса выступали так называемые «настоящие кавказцы», целостную историко-психологическую характеристику которых впервые представил М.Ю. Лермонтов. В очерке, запрещённом царской цензурой и опубликованном только в советское время, поэт отметил, что «кавказец есть существо полурусское, полуазиатское; наклонность к обычаям восточным берёт над ним перевес <…>. Он понял вполне нравы и обычаи горцев, узнал по именам их богатырей, запомнил родословные главных семейств. Знает какой князь надёжный и какой плут; к то с кем в дружбе и между кем и кем есть кровь. Он легонько маракует по-татарски; <…>. Страсть его ко всему черкесскому доходит до невероятия». Дав глубокий анализ жизненных стратегий и мотивов поведения «настоящего кавказца», автор очерка отмечает, что такой тип встречается только на Кавказской линии. Настоящего кавказца, «человека удивительного, достойного всякого уважения и участия», Лермонтов отличает от «ненастоящих», «грузинских кавказцев», т.е. обретающихся вдали от противостояния с горцами, и статских, которые «большею частию неловкое подражание».

Весомые достижения в изучении пограничья принадлежат отечественным этнографам. Одно из обстоятельных исследований региональных культур пограничья принадлежит Л.Н. Чижиковой, итогом которого стала книга «Русско-украинское пограничье: история и судьба традиционно-бытовой культуры (ХІХ–ХХ в.)». В 2005 г. под редакцией Р.А. Григорьевой и М.Ю. Мартыновой была опубликована книга «Белорусско-русское пограничье. Этнологическое исследование», совместный труд белорусских и российских ученых (М., 2005). Отечественным славяноведам Школы Н.И. Толстого принадлежит пальма первенства в изучении полесских этнолингвистических материалов.

Наконец, необходимо исходить из широко применяемого в отечественной науке концепции «этнокультурного пространства», которое в Краснодарском крае успешно апробируется на местном материале профессором Н.И. Бондарем и его учениками и последователями, организовавшими в 2013 г. в Краснодаре проведение Всероссийской научной конференции «Этнокультурное пространство Юга России». Она исходит из того, что для этнокультурного облика Кубани характерна высокая степень мозаичности, которая воспроизводится засчет давно укоренившихся этнических групп и осложняется внешними и внутрироссийскими миграциями.

Понятие «русско-адыгейское пограничье» понимается исполнителями проекта авторами многопланово. Речь идет как об административных границах между районами двух субъектов Российской Федрерации, которые до 1991 г составляли определенное историко-культурное единство, так и о взаимодействии между этнокультурными или конфессиональными группами, влиянии границы на идентичность и культуру населения. В центре внимания задействованы процессы, обусловленные повседневным опытом сосуществования различных этнокультурных групп. Тогда граница имеет символическое значение, она связана с социально-психологическим сегментом сознания (этническая, культурная, языковая граница). Знакомство с культурой и языком жителей этноконтактных районов Республики Адыгея и Краснодарского края позволяет говорить о наличии в русско-адыгейском пограничье вопреки административным границам региональных субкультур, часто отличающихся по целому ряду характеристик от метропольных традиций и укладов ближайших территорий. Причем эти отличия могут быть столь значительны, что вызывают необходимость их учета в этнической (национальной) и языковой политике соседствующих государств, вплоть до корректировки некоторых законов и указов.

Методический инструментарий

Революционные потрясения и социальные эксперименты в нашей стране, сконцентрировавшие в одном порыве энергию исторического процесса, явились величайшим потрясением для страны и её народов, выплеснули в относительно коротком хронологическом отрезке копившиеся столетиями непримиримость и враждебность, вызвали духовный надлом, привели к огромным потерям, смене жизненного уклада, крушению традиционных устоев. Последствия этого надлома настолько существенны, что 20 августа 2013 г. была принята федеральная целевая программа, направленная на укрепление единства и этнокультурное развитие народов Российской Федерации. Важнейшими факторами для устойчивого развития страны в Программе признаны «традиционные формы духовности и этнической культуры народов России», «обеспечение преемственности исторических традиций солидарности и взаимопомощи народов России», формирование в обществе «атмосферы уважения к историческому наследию и культурным ценностям народов России, развитие культуры межнационального общения». При этом обращение к историческому и духовному наследию – одна из труднейших задач национального примирения, связанная с возможностью сосуществования различных этнических и культурных интерпретаций имевшего места противостояния, необходимых для формирования этнокультурной идентичности, переосмыслением общих травм прошлого, концептуализацией событий без стереотипов и предубеждений. В этом контексте особую востребованность приобретают полевые материалы, собранные в результате экспедиционной работы интервью с жителями аулов, хуторов, станиц и сёл. В отличие от историка-хроникера или историка-летописца, выстраивающего цепь исторических событий в хронологической последовательности и выступающего в роли следователя («когда?», «где?», «как?», «почему?» и «кто?» – и в достижениях и в провалах), исследователь-полевик реконструирует этнокультурную ситуацию и историческую жизнь во всем ее многообразии. Для него важнее знать, как жили люди, как на их жизнь влияли события, как ощущения, установки, системы ценностей людей влияли на события, и т. д. В этом отношении устные материалы обеспечивают соотношение истории и человеческой памяти.

Дополнение традиционных письменных источников и архивных документов полевыми нарративными материалами в исследовательской работе сотрудников учреждений культуры, преподавателей и школьников создает комплексную базу, на основе которой могут быть реализованы принципы формирования научно-мыслительной деятельности:

1) анализ и сравнение нескольких источников информации, содержащих противоположные точки зрения или противоречивые сведения;

2) оценка степени субъективности и достоверности источника, умение извлекать из него новую информацию;

3) самостоятельное описание и объяснение предварительно не изучавшихся общественных явлений;

4) формирование собственной точки зрения при отсутствии каких-либо предложенных толкований, а также точки зрения, отличной от всех предложенных.

Значение полевых материалов для организации научно-исследовательской работы в системе образования и культуры определяется в первую очередь доступностью устных исторических источников и возможностью создавать при образовательных учреждениях устные архивы. В любом населенном пункте (городе, селе) имеется огромное информационное поле, позволяющее организовать создание новых документов. Особенно благоприятны условия для этой работы у учителя сельской школы. Проживая длительное время в одном населенном пункте, хорошо зная односельчан, их возраст, информированность о прошлых событиях, историю села и окрестных мест, преподаватель может профессионально организовать полевые исследования, выделить приоритетные направления и первоочередные проблемы, обязательно учитывая возраст информантов и степень их участия в событиях. При этом он имеет возможность брать интервью в первую очередь у самых старших носителей информации, планировать перспективные направления работы на несколько лет вперед, исходя из региональных особенностей исторического процесса.

Преподаватели и сотрудники учреждений культуры села (станицы, аула, хутора) также могут систематически вести работу по созданию устных источников, многократно посещать интересных информаторов, дорабатывать интервью.

Для полного погружения в региональную проблематику нужно дополнить изучение архивов и литературы изучением периодической печати. Для полевика здесь существуют очень благоприятные условия, так как этнография и устная история, изучая недавнее прошлое, опирается на память ныне живущих участников исторических событий. Это время, когда произошло становление региональной периодической печати. Поэтому важно поднять подшивки областных и районных газет за соответствующий период, познакомиться с историей села, завода, колхозатех мест, где жил и работал респондент, узнать имена и фамилии жителей, членов семейных и трудовых династий, основные вехи истории этого населенного пункта или предприятия, ознакомиться с проблемами и настроениями изучаемого времени. Это поможет во время интервью, особенно если респондент путается, что-то забывает или упускает.

При составлении вопросников необходимо исходить из целей опроса. Здесь возможны три подхода. Первые два обусловлены характером информации в устных исторических источниках: событийным и/или оценочным. Третий — смешанный. Если исследователь ставит задачу воссоздать конкретное событие или цепь событий, то он соответственно выстраивает вопросник с детализацией этого события, обращая внимание на последовательность, хронологию, имена участников, обстоятельства, условия и факторы, ход события, его взаимосвязь с другими событиями и т. д. В этом случае он будет формировать и группу респондентов – более осведомленных. Если исследователя интересует «человеческое содержание истории», т. е. модели поведения человека или социальных групп, индивидуальный или типичный опыт, историческое сознание той или иной эпохи, жизненные установки и ценности этнических и конфессиональных групп, стереотипы и идеологемы основных участников исторического процесса и т. д., то для него важно сформулировать вопросы, чтобы выйти на глубинные пласты исторической памяти, сознания, психологии, менталитета, этничности. Именно выявление мировоззрения, установок и целеполагания исследуемых социальных групп (колхозное крестьянство, сельская интеллигенция, рабочие леспромхоза и т. д.) выходит на первый план при формировании вопросника. Для работы с каждой категорией вопросник должен корректироваться. Для такого рода исследования интервьюеру нужен респондент не столько знающий (даты, топонимы), сколько ощущающий. В таких случаях важно будет формировать репрезентативную, т. е. представляющую разные социальные группы, выборку респондентов и для каждой группы корректировать маршруты опроса.

Неверно ограничиваться вопросами о том, что респондент видел. Надо обязательно формулировать вопросы о том, что он чувствовал и думал в то время. Респондент ценен не как пассивный свидетель, а как личность. Но, как показывает опыт, чаще всего вопросник целесообразнее делать смешанным, в котором одна часть вопросов относится к событийному прошлому, а другая обращена к ощущениям человека в этих событиях, особенно если события являлись масштабными (например, участие в войне, в в колхозном строительстве и т. п.).

Необходимо учитывать, что многие темы, которые известны респонденту благодаря наличию жизненного опыта, могут быть для него сложными в плане изложения или не совсем понятными из-за формулировки вопросов и по этой причине оказаться нераскрытыми. В таких случаях можно выйти на них через биографию или автобиографию. Еще одной причиной замалчивания информации респондентом при тематическом опросе являются его опасения или неприятные воспоминания. Для получения латентной (скрытой) информации можно использовать «окольные» или косвенные вопросы.

Любые типы вопросов должны быть понятны и доступны для расспрашиваемого. При этом необходимо стремиться избегать:

– наукообразных заумных формулировок вопросов;

– формулировок вопросов, навязывающих рассказчику понятия и термины, которые, возможно, для него не характерны, непонятны, искажают нарративность индивидуального рассказа;

– формулировки вопросов, требующих однозначных ответов – «да», «нет»;

– пространных длинных формулировок вопросов. Один вопрос должен укладываться в одно-два предложения и звучать не более 15 сек. Именно в течение такого времени, как утверждают психологи, у собеседника сохраняется активное внимание.

При комплектовании списка информантов исследователи часто исходят из уникальности информации или, наоборот, ее обыденности. При этом точкой отсчета при сборе информации часто становится предварительное изучение письменных источников, проведенных ранее интервью или записанных рассказов, в которых названы возможные респонденты, внесенные в список информантов по совету уже опрошенных корреспондентов как знатоки изучаемой темы или «бывалые люди». Поэтому количественный принцип берется во внимание в меньшей степени, чем целеполагание или потребность в носителе той или иной информации.

В качестве примера предлагаем вопросник, апробированный в ходе работы над проектом «Земляки и соседи».

Раздел 1. Паспортизация. Идентичность, исторические представления, места памяти, связь с прошлым

1. Расскажите о себе. Время и место рождения. Ваши родители. Обстоятельства появления в этой местности.

2. Расскажите о своем роде. Кем вы себя считаете по национальности? Кто такие черкесы (бесленеевцы, абадзехи, бжедуги…)? Чем они отличаются от остальных адыгов? Почему Ваш аул (хутор, село и др.) так называется? Что рассказывал отец, дед: какие народы здесь жили в этих местах раньше? Остались ли связанные с ними курганы, родники, памятники?

3. Когда русские (чехи, адыги, татары…) появились в этих местах? Рассказывали что-нибудь у вас о русских царях (Екатерина II, Александр II, Николай II)? Как они относились к местному населению (адыгам, татарам, туркам…)? Что вам рассказывали о Кавказской войне? Что рассказывали в народе об отдельных предводителях, героях войны, русских генералах (Джебулат Болотоков, Шерелуко Казбич, Карабатыр Заноко, генерал Засс, генерал Евдокимов и др.)? Были ли во время войны попытки договориться, заключить мир? Нет ли рядом памятников, связанных с Кавказской войной?

4. Были ли случаи, когда русские и адыги роднились бы друг с другом (кунаки)? Случалось ли во время войны адыгам и русским оказывали друг другу помощь? Были ли случаи, когда русские (казаки) и горцы предупреждали друг друга о возможных нападениях? Как расселяли адыгов после окончания Кавказской войны?

5. Как взаимодействовали наши народы после окончания Кавказской войны? Когда адыги получили возможность учиться в школе? Какие группы русского (чешского, татарского и др.) населения здесь оседали: крестьяне, казаки, солдаты? Что ваши родители, старики рассказывали о метропольной территории (родине): Воронежской, Курской губерниях, Украине (Полтавщине, Черниговщине), Поволжье (Татарстане), Австро-Венгрии (Чехии)? Чем тамошние русские (украинцы, чехи, татары и др.) отличаются от здешних? Сохраняли переселенцы на новой родине свою веру, язык, традиции? Что заимствовали от местного населения?

6. Как вы называли своих соседей адыгов (чехов, русских, татар, армян и др.)? Были ли насмешливые прозвища? Не передразнивали у вас язык, произношение, некоторые обычаи соседей? Не рассказывали у вас анекдоты о местных русских (украинцах, чехах, татарах, адыгах)? Какие положительные качества у соседнего народа? Какие недостатки соседей вы бы отметили?

7. Что рассказывали о местных помещиках, панах? Были ли здесь образцовые имения? Что Вам известно о Дикой дивизии? Участвовали ли ваши предки в Первой мировой войне? Приходилось ли им служить вместе с русскими, казаками?

8. Что дала революция адыгам? Расскажите, что происходило в вашей местности в годы Гражданской войны? Что произошло в ауле Кошехабль в 1918 году? В Хакуринохабле сохранилось здание, где была провозглашена Адыгейская автономная область? Что Вам известно об этом событии? Как советская власть относилась к адыгам (русским, чехам и др.)? Расскажите, как проходила организация колхозов в ваших местах? Имел ли место голод в 1932–1933 гг.? Спасались ли в ваших местах от голода русские? Помогали друг другу русские, адыги, чехи, татары, армяне и др. пережить трагедии 1930-х гг.?

9. Что рассказывали у вас о Великой Отечественной войне, о местных героях? Воевали ли вместе русские, адыги, татары? Почему Хусен Андрухаев назвал себя русским, когда немцы предложили ему сдаться? Какие памятники войны вы знаете и почитаете? Как вели себя немцы во время оккупации района? Имели ли место случаи сотрудничества с гитлеровцами? Вел ли в ваших местах агитацию Султан Клыч-Гирей? Что он говорил своим землякам?

10. Как складывались отношения между адыгами, русскими и другими народами в послевоенные годы? Усваивали ли русские (чехи, татары и др.) адыгейский язык и культуру? Как повлияли на отношение между народами перестройка и провозглашение Адыгеи самостоятельным субъектом Федерации? Не ухудшились отношения между земляками и соседями? Не было ли оттока русских из Адыгеи?

11. Есть ли у Вас дома вещи, подаренные вашими друзьями из адыгов / русских? Расскажите о них подробнее.

12. Есть ли у Вас фотографии, сделанные в ходе совместных мероприятий, подаренные друзьями адыгами / русскими на память? Расскажите о них.

Раздел 2. Взаимодействие в трудовой и хозяйственной сфере

1. В какой сфере Вы работали или работаете, работают Ваши дети? Кем работали Ваши родители? Каковы были традиционные занятия русского (адыгского, татарского, чешского и др.) населения в прошлом? В какой сфере занято русское (адыгское, чехи, татары, армяне, греки) население сейчас?

2. Каковы были формы совместной трудовой деятельности русских (украинцев, чехов, татар, армян) и адыгов? Существуют ли таковые сейчас? Чем занимались в советское время (земледелие, овощеводство, животноводство, пчеловодство, охота)? Где было больше занято русских (чехов, татар, украинцев и др.), а где адыгов?

3. Каково отношение к труду у русских (украинцев, чехов, татар и др.) и адыгов?

4. Что было заимствовано, по вашему мнению, у адыгов / русских и др. в сельском хозяйстве (способы производства, орудия труда, сельхозкультуры)?

Раздел 3. Межнациональные взаимодействия в бытовой сфере

1. Каково было в прошлом и сейчас соотношение русских, адыгов и других народов в вашем населенном пункте? Кого сейчас больше?

2. Есть ли кроме адыгов и русских в вашем населенном пункте представители других национальностей? Поддерживаете ли вы с ними отношения?

3. Как часто вы общаетесь с представителями других национальностей в вашем населенном пункте? С представителями вашего народа из других населенных пунктов и районов? Это очные встречи или Вы используете интернет?

4. Понимаете ли вы язык другого народа, проживающего в вашем населенном пункте? На каком уровне (целиком, отдельные выражения и слова, на бытовом уровне и пр.?). Как вы обращаетесь к русскому / адыгу мужчине (салам алейкум, уважаемый, земляк, брат, по-другому)? Используете ли адыгские / русские выражения и слова в разговоре с родственниками и соплеменниками? Известны ли вам адыгские пословицы и поговорки?

5. Есть ли среди ваших друзей представители других национальностей? Есть ли у вас соседи других национальностей? Как складываются с ними взаимоотношения? Как часто ходите в гости к представителям других национальностей? Ходят ли русские к адыгам в гости и наоборот? В чем отличие русского и адыгского гостеприимства, застолья? Есть ли у вас названный брат или сестра другой национальности? Знакомы ли Вам семейные предания о взаимоотношениях русских и адыгов в дореволюционный период?

6. Были ли испытания, из которых русские и адыги (другие этнические группы) выходили, помогая друг другу?

7. Общаются ли ваши дети с адыгейскими / русскими детьми? В какие игры играют вместе, играли в прошлом? Есть ли проблемы в общении детей на национальной, религиозной почве? Как складываются отношения русских и адыгейских детей в школе? Как общается в вашем населенном пункте русская и адыгейская молодёжь? Есть ли конфликты? С помощью кого они улаживаются (старшие родственники, соседи и др.)?

8. Есть ли события, праздники, которые объединяют жителей вашего населенного пункта: русских, адыгов и др.? Где происходят совместные встречи?

9. Кто по национальности ваши муж или жена? Есть ли среди Ваших знакомых девушки или молодые люди, вступившие в брак с представителем другой национальности / конфессии? Расскажите об особенностях жизни в таком браке, если Вы знакомы с такой ситуацией. Как русский или адыг в таком случае проявляет свою национальность? Подчеркивается ли она или, наоборот, прячется? Известны ли вам случаи умыкания русской девушки? Как относились родители и другие родственники, если избранником был представитель другой национальности?

10. Жизнь в Адыгее повлияла на ваши культурные предпочтения?

11. Участвуете ли Вы в местной общественной жизни? Приглашаете ли Вы русских / адыгов на семейные, религиозные праздники?

12. Есть ли разница между русскими (татарами, чехами, армянами и др.) Адыгеи и русскими (чехами, татарами) других регионов? В чем она? А как складывается общение русского из Адыгеи с адыгами за пределами республики? Оказывали земляки и соседи поддержку друг другу на службе в Советской и Российской армии? Существуют ли земляческие группы в социальных сетях? На какие темы в них ведется общение? Какого рода материал выкладывается в группе Вашего землячества?

13. Отличается ли воспитание детей у русских (чехов, татар, армян) и адыгов? Отличается ли отношение к женщине, старикам у русских (чехов, армян, татар) и адыгов? Используются ли адыгские / русские обычаи воспитания детей? Мог ли русский / адыг пожилой человек сделать замечание адыгейскому / русскому подростку? Были ли случаи, когда адыги помогали одиноким русским старикам и наоборот? В чем эта помощь выражалась? Были ли случаи усыновления русскими адыгейских детей / адыгами русских детей? Какое было отношение к межэтническим бракам у русских и адыгов раньше и сейчас?

Раздел 4. Религиозная жизнь

1. Есть ли в вашем населенном пункте церковная / мусульманская община? Расскажите о ее жизни? Посещаете ли Вы службы? Общаетесь ли Вы после службы?

2. Передаются ли религиозные традиции в семье?

3. Как проходят религиозные праздники? Есть ли семейные традиции, связанные с ними? Приезжают ли к вам родственники или друзья из других регионов, стран (Сирии, Косово, Чехии, Турции)?

4. Случалось ли Вам сталкиваться с притеснениями на религиозной почве?

5. Каково отношение к православной церкви у мусульманских религиозных служителей и наоборот?

6. Участвуют ли адыги в праздновании православных праздников? Приходят ли в гости? А в прошлом? Участвовали ли вы в праздновании Курбан-Байрама и других адыгейских праздников?

7. Каково соотношение в мечети местных прихожан и приезжих? Кто по национальности муллы и имамы в вашей местности? Как относятся в вашем населенных пунктах к проповедникам нетрадиционного ислама? Приходилось ли вам сталкиваться с таковыми?

8. Для чехов: Остались ли какие-то воспоминания о католической религии? Какие католические праздники отмечали Ваши родители? Какие святые почитаются в католической религии? Кто такой Миколаш? Ездили ли жители Мамацева в майкопский или в екатеринодарский костелы? В чем особенности католического Рождества? Пасхи? Когда местные чехи стали православными? Чем объясняли переход в православие? Есть ли отличия религиозной жизни чехов и русских?

Раздел 5. Культурная жизнь

1. Как Вы проводите свое свободное время?

2. Посещаете ли Вы культурные мероприятия, устраиваемые русскими / адыгами (чехами, армянами, греками и др.)?

3. Есть ли у вам народный ансамбль / фольклорный коллектив? Участвует ли он в конкурсах, фестивалях (районных, республиканских, федеральных)? Каков его репертуар? В чем сказывается адыгское влияние на песенную, музыкальную, танцевальную культуру местных русских и наоборот? Танцуют ли местные русские исламей, удж, зафак, лезгинку? В чем отличие русских танцев от адыгейских? Используются ли русскими адыгейские музыкальные инструменты? Поют ли адыги русские песни?

4. Существует ли в вашем населенном пункте общественные организации русских / адыгов / других национальностей? Какова их деятельность, цели и задачи?

5. В чем отличие адыгейской и русской свадьбы? Приглашаете ли вы русских / адыгов на свадьбу? Были ли вы на русской / адыгской свадьбе? В чем особенности свадьбы при заключении брака между русскими и адыгами?

6. Можно ли русскому человеку участвовать в адыгейских похоронах? Как они проходят и чем отличаются от русских? Приходят ли адыги на русские похороны?

7. Какие адыгейские / русские блюда вы используете в своем питании? Как они называются? Что считается настоящим русским блюдом, а что – адыгейским? Какой щыпс считается настоящим? Какие запреты на отдельные продукты есть у русских и адыгов? Используете ли вы кулинарные рецепты своих соседей татар, чехов, армян, греков, украинцев и др.? Есть ли общие запреты? Как относятся к алкогольным напиткам русские и адыги? Какие алкогольные напитки у вас готовили? Осуждалось ли пьянство у русских / казаков и адыгов? Есть ли на этот счет пословицы, поговорки? Как наказывали пьяниц русские / казаки и адыги? Осуждалось ли неумеренность в пище у русских, татар, адыгов, чехов? Есть ли на этот счет крылатые выражения, пословицы?

8. Есть ли отличие русского дома от адыгейского? В чем? Сохраняется ли деление на мужскую и женскую половину дома? Было ли такое деление у русских Адыгеи? Где принимали гостей? Могут ли женщины, дети принимать участие во встречах мужчин? Не рассказывали отец, дед, вешали ли раньше на стены кинжалы, шашки? Встречается ли кунацкая у русского населения? Была ли русская печь у адыгов? Заказывали адыги у русских хлеб из русской печи на свадьбу? Употребляли ли русские адыгейский хлеб из проса и кукурузы?

9. Были ли в употреблении у русских трехногие скамеечки? Носили ли русские папахи (кубанки)? Отличались ли казачьи папахи от адыгских? Можно ли в помещении сидеть в папахе, фуражке? Использовалась ли шапка при заключении соглашения, сделки? Обязательно для женщины покрывать голову? Отличается ли способ ношения платка от адыгейских женщин? Как вы относитесь к хиджабу? Почему пожилые адыгейские мужчины носят шляпы? Используется ли в Адыгее этот обычай русскими (татарами, чехами, армянами).

10. В чем особенности традиционного воспитания детей? Как детей поощряли и наказывали? Похоже ли воспитание у русских Адыгеи (чехов, татар и др.) и у адыгов? Как относятся к девушке, замужней женщине, пожилой у русских и адыгов? Как относятся к старшим? Какую роль играют старики в регулировании соционормативных отношений? Есть ли разница в отношении к старикам у русских и адыгов? Какую роль играет трудовое воспитание? Физкультура и спорт? Как относятся адыгейские, русские и др. к службе в Вооруженных Силах РФ?

11. Преподают ли у вас в школе историю Адыгеи? Насколько верно, на ваш взгляд, этот предмет рассказывает о традициях наших народов? Что, по вашему мнению, необходимо улучшить? Надо ли, по вашему мнению, изучать адыгейский язык в школе для русского населения? Насколько легко местные русские ребята овладевают адыгейским языком?

12. Знают ли русские ребята адыгейскую литературу? Как русские школьники воспринимают в адыгейской школе фольклор и литературу адыгов? Насколько успешно усваивают они предметы, связанные с традиционной культурой и этикетом адыгов? Читают ли Исхака Машбаша, Юнуса Чуяко, Нальбия Куёка? Как даётся адыгейским ребятам русский язык и литература в школе? Как относятся к предметам, связанным с русской культурой и православием?

13. Для чехов, эстонцев, греков, татар: Есть ли в школе предметы, освещающие каким-то образом историю и культуру вашего народа? Нужны ли они? Необходимо ли вводить в историю Адыгеи, литературу, географию и др. сведения о местных народах и их культурном наследии в далеком прошлом и настоящем?

Некоторые итоги полевых исследований в рамках проекта «Земляки и соседи»

Одним из направлений полевых исследований были народные исторические представления. Народные исторические представления являют собой срез общественного сознания, обращенного к прошлому и включают этнокультурные, патриотические, социальные, конфессиональные взгляды и установки традиционных обществ, которые формируются на основе различных источников: семейной памяти и фольклора, средств массовой коммуникации, школьных курсов истории и др. Через исторические представления реализуются этнокультурные стереотипы, которые регулируют социальное поведение этнической группы, выступают средством идентификации в иноэтничной среде. Народные исторические представления решают не только важнейшие познавательные и воспитательные задачи, но и через передачу установок традиционной системы ценностей выступают средством взаимопознания в этнокультурном пространстве русско-адыгейского пограничья, выполняет интегративные функции. Это пространство, вобравшее в себя помимо бывших горцев, сменивших свой статус на жителей равнины, крестьянские и казачьи поселения, вкрапления эстонцев, греков, немцев, армян, татар, представляло из себя переплетение социальных, конфессиональных и этнокультурных интересов и противоречий. Поэтому не удивительно, что давалась установка на сбалансирование различных социальных и этнических групп, поощрялись ориентиры на сдержанность, негативное отношение к намерениям и действиям, способным нарушить существующий порядок.

Наиболее болезненным аспектом исторической памяти адыгского населения является трагедия Кавказской войны, оцениваемая как неизбежное зло, в котором повинны царские генералы, стратегические интересы России, столкнувшиеся с гордыми, никогда никому не подчинявшимися свободными людьми, а в памяти русских станиц – как события, связанные с набегами и похищениями людей. Однако в народной традиции даже жестокость и негативные оценки реализуются через характерную для полиэтничного региона практику сдерживания и противовесов. Трагизм Кавказской войны уравновешивают рассказы о дружбе казаков и черкесов, происхождении целого ряда адыгейских фамилий от русских предков. Механизмы баланса и сдерживания присутствуют и в текстах, зафиксированных от восточнославянского населения, где подчеркивается характер отношений добрососедства, установившихся после окончательного формирования этнокультурного пространства русско-адыгейского пограничья. Отдельные населенные пункты связывают настоящие побратимские отношения, что выдерживало испытание историей и вылилось в определение соседского поселения понятием «наши».

Немало нарративов связано с взаимопомощью в голодные годы, в ходе колхозного строительства, при наводнениях и пр. Героями таких текстов выступают русские и адыгейские учителя, механизаторы, овощеводы и пчеловоды, фронтовики. Народные представления формируют черты определенного единства идентичности населения пограничья. Это проявляется, например, в том, что в зафиксированных нами текстах местных русских адыги противопоставляют населению остальной России. Немало рассказов об усвоении местными русскими адыгейского языка и культуры, знании обычаев, этикета, использования в быту отдельных элементов лексики.

Новую этнокультурную ситуацию представляют рассказы об очеркесившихся абазинах и казанских татарах, русифицированных эстонцах села Новоурупского, чехах хутора Мамацев и греках села Трехсельского. При этом в пространстве пограничья сохраняются стереотипы, которые выполняют функцию своеобразного культурного барьера и выступают средством идентификации в иноэтничной среде. Соседних казаков адыги считают носителями сходных традиций, связанных с уважением к старшим, соседям, чувством достоинства, Жители аула Адамий подчеркивают отличие чемгуйцев от всех остальных адыгов, как наиболее культурных и цивилизованных. Уляпцы выделяют бесленеевцев как хранителей «адыгскости», жители аулов Успенского района в культурных предпочтениях ориентируются на черкесов Карачаево-Черкесии, бытуют насмешливые прозвища и соответствующие обоснования и др.

Важное место в исследовательской программе при проведении экспедиционной работы занимала тема взаимодействия в семейной сфере. Браки между адыгами и русскими имеют достаточно глубокие исторические корни. Рабочей группой зафиксированы тексты о возникновении таких родов с русскими корнями как Ивановы (Иванокоу — сын Ивана), Урусовы (несколько вариантов преданий), Тлипиевы (от адыг. «мужчина-враг»). Респонденты отмечают, что пик межнациональных браков приходился на 70-80-е годы ХХ века. В настоящее время статистика межнациональных браков не ведется, но, судя по полевым материалам, межнациональный брак сегодня не редкость. Правда, чаще в таких семьях мужчина – адыг, женщина – русская.

Межэтническое влияние в семье проявляется на различных уровнях. Русские женщины, особенно те, кто вырос в населенных пунктах со смешанным населением, выйдя замуж, достаточно быстро адаптировались в семье, знакомились с правилами и ценностными нормами, развивали знание языка. Если русская справлялась с культурными особенностями, то несомненно занимала высокий статус. Дети в таких семьях считаются адыгами, но усваивают два языка с детства, а вместе с этим познают культуру двух народов. Тем не менее, старшее поколение отмечает постепенный отход от родного языка, особенно это касается отделившиеся молодые семьи (уехавшие в город, покинувшие республику), в которых адыгейский язык употребляется достаточно редко, и дети его плохо усваивают.

В воспитании детей активное участие традиционно принимали дедушка и бабушка со стороны мужа, тем самым знания по традиционной культуре и этикету адыгэ хабзэ усваивались с ранних лет. Сегодня имянаречение младенца часто возлагается на старшее поколение. Нередки случаи, когда детям даются русские имена: Юра, Вячеслав, Денис, Анатолий.

Нельзя обойти своим вниманием и такие формы налаживания социальных связей и искусственного родства, как аталычество, куначество, усыновление. Сиротство для адыгской культуры не характерное явление, так как дети, оставшиеся без родителей, разбирались родственниками. Однако усыновление, воспитание чужих детей – традиционное явление в культуре северокавказских народов. Рабочей группой зафиксированы нарративы о воспитании русских детей в адыгских семьях в дореволюционный период и в советские годы. Адыгейские семьи и теперь всегда готовы прийти на помощь сиротам или детям из неблагополучных семей, взяв на время к себе на проживание. Примером может служить аул Хакуринохабль, где расположен интернат, русские дети из которого нашли новые семьи, будучи взятыми под опекунство. На сегодняшний день в Хакуринохабле имеется несколько семей, оформивших опекунство на трех и более таких детей. Помочь сироте, независимо от национальности, считалось священной обязанностью адыга.

Аталычество и куначество как социальные институты в классическом виде ушли в прошлое. Однако некоторые вторичные формы находили отражение в советские годы и на современном этапе. Например, адыги старались своим детям дать образование, однако для этого было необходимо хорошее знание русского языка. В связи с этим адыгейские семьи отправляли в русские соседние станицы к «кунакам»/друзьям своих детей. Дети жили в станицах, учились в школе, знакомились с русской культурой.

В ходе экспедиций выявлено немало случаев межэтнического взаимодействия в культурной и даже конфессиональной сферах. На основе массовых выборок отмечается комплиментарное отношение представителей различных этносов к культуре друг друга. Типичные высказывания русских об адыгской культуре: «Нам интересна эта культура»; «Адыги – люди очень открытые и культура очень открытая; «Мы хатукаевцы — все живем как одна семья… У нас никогда калитка в дом не закрывалась. Никогда не приглашали на торжества, всегда сами приходили и всех принимали на равных»; «Я родился здесь. Я должен почитать устои того народа, среди которого я вырос». Среди культурных характеристик адыгов, которые выделяли русские респонденты особо отмечались гостеприимство, уважение к старшим, сплоченность, отзывчивость к бедам, традиции соседского общения, щедрость, приветливость. Большинство местных адыгов признают культурную миссию русского народа и его роль в сохранение адыгского этноса и его культуры: «Мы благодаря русским выжили и научились, честно говоря, жить… Мы брали друг у друга самое ценное».

В материальной культуре наибольшей трансформации под влиянием русских подверглись традиции возведения жилых построек: переход к жилищу правильной планировки, ныне именуемого «урыс ун» (русский дом), использованию кирпичных печей («урыс хьяку» – русская печь), освоение навыков плотницкого, столярного и кровельного ремесла. Взаимное влияние прослеживается и в пищевых предпочтениях живущих по соседству русских и адыгов. Так, в повседневный рацион адыгов вошли такие русские блюда, как борщ, вареники, котлеты, голубцы, блины и др. В повседневный рацион русских – щыпс с мамалыгой (пастэ), шэлям, курбэ, ашрай, халюжи, адыгейская (чесночная) соль.

Отмечены формы взаимодействия и различных областях обрядовой культуры. Так, на уровне взрослых обычное дело поздравлять друг друга с мусульманскими и православными праздниками. Еще в недавнем прошлом адыгские и русские дети участвовали в совместных поздравительных обходах и на мусульманскую Уразу, и на христианский Новый год (посевание). Отмечены участие адыгов в крещенских купаниях, причем с вырубанием во льду полумесяца (аул Хатукай), приготовление в адыгских семьях обрядовой пищи, приуроченной к православным праздникам: куличи и крашеные яйца на Пасху. Также на Курбан-байрам адыги приносят мясо в малоимущие русские семьи и одиноким старикам.

На уровне семейной обрядности в советское время получили распространение случаи, когда в роли крестных родителей у русских выступали адыги-мусульмане, как в случае православного крещения, так и в случае советских «октябрин». Причем такое искусственное родство крепко поддерживается в адыгских семьях до наших дней. Такая практика была характерна и для малых этнических групп, проживавших в пространстве русско-адыгейского пограничья: чехов, эстонцев, абазин, татар. Неизбежным было и взаимодействие в свадебной обрядности, особенно если речь шла о межнациональной браке. Нередко адыги часто выступали свидетелями на русских свадьбах. Сохранились рассказы о том, что в прошлом среди адыгов было обычным делом направлять украденных невест в дома казаков-кунаков до достижения согласия на брак ее родителей.

Особенным взаимным почитанием отличаются в русско-адыгском пограничье похоронные обычаи и традиции. Каждый русский считает своим долгом прийти к адыгу на похороны и на соболезнование. Взаимному сближению русских и адыгов в этой сфере способствуют заимствованные у русских обычаи поминальных дней и годовщины, что в ряде аулов вызывает нарекание со стороны мусульманских духовных лиц.

Отсутствие религиозного фанатизма в основной массе адыгов способствует уважительному отношению к православной вере, что выражается в характерных высказываниях и апелляциях к прошлому, памяти о христианском прошлом адыгов: «Если тебе негде помолиться, ты можешь зайти в церковь и сделать намаз, потому что это Божий дом»; «Запомни на всю жизнь. Бог один. Именно он создал народы и каждому народу дал язык, обычай и культуру. Поэтому осуждать какой-то народ и религию — это идти против Бога. У нее своя вера, у нас своя» и т. п. В большей степени взаимодействие в конфессиональной сфере прослеживается на уровне народов, придерживающихся одной веры. Так, в селе Трехсельском Успенского района местная греческая община является наиболее деятельной частью православной паствы. Благодаря усилиям греческой общины в селе сначала была возведена часовня преимущественно на средства этой общины, теперь воздвигается полноценный храм. При этом ряд национальных греческих обычаев приобрели здесь общенациональный характер: в частности проведение жертвоприношений (заклание барана) на особо почитаемые греками праздники пророка Ильи и Святой Марии (Успение) на территории часовни и приглашение на трапезу всех односельчан.

Рекомендации органам государственной власти, учреждениям культуры и образования

В рамках развития Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года, государственной программы Республики Адыгея «Укрепление межнациональных отношений и патриотическое воспитание» на 2014–2021 годы (с изменениями на 1 октября 2019 года), Закона о традиционной культуре Краснодарского края от 28 июня 2007 года № 1264-КЗ органам государственной власти Краснодарского края и Республики Адыгея, учреждениям культуры, науки и образования необходимо акцентировать внимание на основополагающей роли старожильческой традиционной культуры в укреплении социальной стабильности, гражданского и конфессионального согласия, оказывать всестороннее содействие в сохранении этнокультурного пространства Краснодарского края и Республики Адыгея, особенно в пространстве русско-адыгского пограничья, где накоплен уникальный опыт взаимодействия и взаимопознания земляков и соседей. Реализацию этих задач необходимо проводить объединенными усилиями органов государственной власти, общественных организаций, науки и культуры в следующих направлениях:

– в общественной сфере: необходимо поддержать инициативу Адыгейского Республиканского общественного движения «Старейшины Адыги» об учреждении в Краснодарском крае и Республике Адыгея единого для братских соседних субъектов Федерации ордена Хусейна Андрухаева, награждению которым удостаивать граждан, внесших весомый вклад в укрепление единства наших народов, воспитание культуры межнационального общения, изучение языков и традиций этнокультурного пространства Северного Кавказа. Важно упрочить сложившуюся практику отношений добрососедства аула Адамий и ст. Васюринской, аула Хатукай и г. Усть-Лабинска, аула Уляп и ст. Тенгинской, ст. Советской и аула Урупского и др. закреплением правового статуса населенных пунктов – побратимов.

– в научной сфере: необходима дальнейшая государственная поддержка исследовательских проектов, связанных с изучением традиционного опыта, механизмов адаптации в поликонфессиональном этнокультурном пространстве, исследованием этнокультурных стереотипов, прогнозированием возможных перспектив и условий интеграции. Базой для таких проектов могут выступить Научно-исследовательский центр традиционной культуры ГБНТУК КК «Кубанский казачий хор», Отдел адыго-славянских культурных связей Адыгейского республиканского института гуманитарных исследований им. Т.М. Керашева, привлеченные столичные и региональные научно-исследовательские коллективы и отдельные специалисты, занимающиеся изучением этих проблем.

Основными научными направлениями должны выступать:

– полевые исследования в пространстве русско-адыгейского пограничья: станицах, селах, аулах и хуторах Шовгеновского, Кошехабльского, Красногвардейского, Гиагинского, Теучежского и др. районах Республики Адыгея, в Усть-Лабинском, Успенском, Мостовском, Белореченском и других пограничных районах Краснодарского края, где сохраняются традиции поддержания баланса в межэтнических отношениях, постоянного интереса к культуре земляков и соседей, общение на семейном, социальном, экономическом и духовном уровнях. Необходим сбор и систематизация материала по системе жизнеобеспечения, этнокультурным и конфессиональным стереотипам, народному опыту общения казачьей, крестьянской культуры восточных славян и культур адыгов, ногайцев, малых этнических групп, представленных чехами (хутор Мамацев), эстонцами (с. Новоурупское), белорусами (хут. Новомогилевский и Старомогилевский Тахтамукайского района), греками (с. Трехсельское), немцами (с. Марьино), татарами (а. Пшизов) и др., стратегиям выживания в экстремальных ситуациях и др.

– подготовка сборников документов и других материалов на основе разысканий в архивохранилищах, изучения источников личного происхождения и др. о формах интеграции в этнокультурное пространство Кубани и Адыгеи и России в целом;

– подготовка серии монографий «Земляки и соседи», где на уровне этносов и этнических групп, отдельных станиц, сел и аулов, исследовались бы формы интеграции на локальном и микроисторическом уровне, например: «Аул Адамий, хутор Чумаков и станица Васюринская: традиции дружбы и взаимопомощи», «Хутор Чернышев и аул Пшизов», «Аул Хатукай и город Усть-Лабинск», «Уляп и станица Тенгинская», «Этнокультурное пространство Успенского района», «Чехи хутора Мамацев и их соседи», «Эстонцы села Новоурупского и их соседи» и др.

– работа над изданиями, посвященными роли религиозных объединений и общин в укреплении пространства общения культур: «Христианство в истории и культуре народов Северо-Западного Кавказа» с привлечением внимания к христианским древностям Отрадненского (хутор Ильич) и Белореченского районов, «История и культура старообрядчества в Адыгее», «Конфессии Кубани и Адыгеи в культуре межнационального общения» и др.

– подготовка коллективной монографии «Русские и адыги: традиционный опыт и культура межэтнического общения».

Целесообразно проведение в Успенском районе Краснодарского края с его полиэтничным пространством ежегодных Арканниковских чтений, посвященных памяти историка и краеведа Ф.Ф. Арканникова, уроженца ст. Николаевской, изучавшего культуру кубанских станиц, древности абазин, адыгов, быт немецких колонистов и русских крестьян. В рамках этих чтений могли бы встречаться профессиональные исследователи истории и традиционной культуры, краеведы, работники местных учреждений культуры (музеев, библиотек, национально-культурных центров и пр.), делиться итогами своих разысканий и опытом сохранения местного наследия, давать оценку современной ситуации, давать рекомендации органам власти.

На базе АРИГИ (г. Майкоп) необходимо продолжить традицию проведения ежегодных славянских чтений, организуемых отделом славяно-адыгских культурных связей.

– в образовательной сфере:

– необходима подготовка кадров для изучения и сохранения местного традиционного наследия на базе факультета традиционной культуры Краснодарского государственного института культуры, факультета ФИСМО Кубанского государственного университета и исторического факультета Адыгейского государственного университета с последующим распределением в учреждения культуры и образования Успенского, Усть-Лабинского, Отрадненского, Новокубанского районов Краснодарского края, Шовгеновского. Кошехабльского, Красногвардейского районов Республики Адыгея.

– требуется подготовка соответствующих программ, учебно-методических пособий по изучению и сохранению традиционного наследия. Русско-адыгейского пограничья.

– необходимо издание печатной и электронной версии специального иллюстрированного журнала, направленного на историческую и культурную интеграцию народов и малых этнических групп Кубани и Адыгеи, в котором бы регулярно печатались работы исследователей и местных краеведов об историко-культурных связях в прошлом и настоящем, родословные, семейные истории, материалы локального изучения обрядов, веры и верований, системы ценностей, народной дипломатии и др.

– в области культурной политики: – необходимо придать государственный статус и оказать поддержку общественному музею в пос. Мичурина Красногвардейского района Краснодарского края.

– инициативам общественности аулов Хатукай, Кошехабль, Уляп Республики Адыгея, г. Усть-Лабинска, станиц Тенгинской, Некрасовской и др. по проведению ежегодных встреч «Лаба – река дружбы» необходимо обеспечить правовой региональный статус с проведением фестивалей народной культуры, встреч представителей национально-культурных и центров и конфессиональных общин, научно-практической конференции с изданием сборника материалов,

– содействовать формированию этнографических туристских маршрутов в Успенском районе Краснодарского края с посещением адыгских аулов, греческого и эстонского селений и казачьих станиц, дегустацией блюд национальной кухни посещением выставок народно-декоративно-прикладного искусства и промыслов, фестивалей традиционного исполнительского искусства. Продумать обеспечение подобного маршрута в Шовгеновском районе с задействованием русских хуторов Дукмасовского сельского поселения, чешского хутора Мамацев и аулов Хакуринохабль с его музейными комплексами, Джерокай и Кобехабль.

Список рекомендуемой литературы

Бгажноков Б.Х. Этнография адыгов. – Нальчик: Эльбрус, 2011. – 512 с.

Бондарь Н.И. Что мы знаем друг о друге? Этнографический очерк о народах Кубани // Кубанский краевед. – Краснодар, 1990. – Вып. 2. – С. 132–174.

Бондарь Н.И. Малые этнические группы: к проблеме понятия и типологии // Малые этнические и этнографические группы: Сб. статей, посвященных 80-летию со дня рождения проф. Р.Ф. Итса / Под ред. В.А. Казьмина. – СПб.: Новая Альтернативная Полиграфия, 2008. – С. 96–110.

Буганов А.В. Личности и события истории в массовом сознании русских крестьян XIX – начала XX вв.: историко-этнографическое исследование. – М.: Принципиум, 2013. – 295 с.

Виноградов В.Б. Средняя Кубань: земляки и соседи (формирование традиционного состава населения). – Армавир: АГПИ. – 150 с.

Данильченко А.Е. Этнодемография украинцев Республики Адыгея // Проблемы единства славянского мира: исторический, культурный и языковой аспекты: сборник статей XII региональных научных чтений с международным участием, посвященных Дню славянской письменности и культуры (Майкоп, 24 мая 2019 г.). – Майкоп: Изд-во Магарин О.Г., 2019.

Данильченко А.Е. Микротопонимика хутора Чернышев Шовгеновского района Адыгеи и его окрестностей // Славянский мир на Северо-Западном Кавказе: сборник статей Десятых научных чтений, посвященных Дню славянской письменности и культуры (Майкоп, 19 мая 2017 г.). – Майкоп: Изд-во Магарин О.Г., 2017.

Данильченко А.Е. Хутор Мамацев Шовгеновского района (1880) // Памятные по Республике Адыгея на 2020 год. Библиографический указатель. – Майкоп: Качество, 2019.

История, этнография и фольклор Кубани (материалы Кубанской фольклорно-этнографической экспедиции): в 3 т. – Т. III. Усть-Лабинский район / Науч. ред., сост. Н.И. Бондарь, А.И. Зудин. – Майкоп: Качество, 218. –452 с.

Карпов Ю.Ю. Взгляд на горцев. Взгляд с гор: Мировоззренческие аспекты культуры и социальный опыт горцев Дагестана. – СПб.: Петербургское Востоковедение, 2007. – 655 с.

Мамацев // Из истории населенных пунктов Республики Адыгея (материалы по ЭНП РА) / Авт. колл.: Гишев Н.Т., Емтыль Р.Х., Бузаров А.К., Каракаев З.Х. – Майкоп: ОАО «Полиграфиздат «Адыгея», 2006. – Вып. III.

Матвеев О.В. Кавказская война: от фронта к фронтиру. – Историко-антропологические очерки. – Краснодар: Эдви, 2015. – 272 с.

Матвеев О.В. Из истории этнографического краеведения на Кубани: Фёдор Фролович Арканников // Фольклор и этнография народов Юга России и Северного Кавказа (к 70-летию Н.И. Бондаря): научно-методические материалы / Науч. ред., сост. О.В. Матвеев. – Краснодар: Традиция, 2019. –– С. 133–160.

Матвеев О.В., Зудин А.И., Воронин В.В. Русские Чечни (по материалам экспедиций 2018 года. – Ростов-на-Дону: Печатная лавка, 2018. – 136 с.

Матвеев О.В., Зудин А.И., Воронин В.В. Земляки и соседи: по материалам экспедиций 2020 года. – Ростов-на-Дону: Печатная лавка, 2018. – 176 с.

Материалы II Всероссийского научно-практического форума «Народы Кубани и Адыгеи: традиционный опыт, состояние, перспективы духовной интеграции» // Вестник Адыгейского государственного университета. Серия «Регионоведение: философия, история, социология, политология, культурология». – Майкоп: Изд-во АГУ, 2020. – Вып. 3 (264). – 286 с.

Мереткуков К.Х. Адыгейский топонимический словарь. – М.: Прометей, 1990. – 336 с.

Меретуков М.А. Кустарные промыслы и ремесла у адыгов (XIX – начало XX вв.) // Культура и быт адыгов (Этнографические исследования). – Майкоп, 1981. – Вып. IV.

Меретуков М.А. Семья и брак у адыгских народов (XIX-70-е гг. XX в.). – Майкоп: Краснодар. кн. изд-во, Адыгейское отд-ние, 1987. – 366 с.

Панеш Э.Х. Этническая психология и межнациональные отношения. Взаимодействие и особенности эволюции. (На примере Западного Кавказа). – СПб.: Европейский Дом, 1998.

Покровский М.В. Русско-адыгейские торговые связи. – Майкоп: Адыг. кн. изд-во, 1957.

Покровский М.В. Из истории адыгов в конце XVIII – первой половины XIX века: Социально-экономические очерки / Научн. ред. к.и.н. В.Н. Черников. – Краснодар: Кн. изд-во, 1989. – 319 с.

Понтийские греки / Редкол.: Дмитриев К.Г. и др.; Ellenika scholeia – Краснодар, 1997 — 216 с. : ил. – «Studia Pontocaucasica ; Вып. 3

Пукиш В.С. Чехи Северного Кавказа. Годы и судьбы: 1868–2010. – Ростов-на-Дону: Изд.-полиграф. фирма «Медиа-Полис», 2010.

Разумова И.А. Потаенное знание современной русской семьи. Быт. Фольклор. История. – М.: Индрик, 2001. – 376 с.

Ракачев В.Н. Население Кубани и Ставрополья в 1930–1950-е гг.: историко-демографическое исследование. – Краснодар: Кубанский гос. ун-т, 2017. – 350 с.

Село моё Ливонское-Новоурупское. Материалы / Сост. С.И. Ермичева. – С. Успенское, 2015.

Тхагапсова Г.Г. Межличностные отношения в русско-адыгских этнокультурных взаимодействиях // Славяно-адыгские культурные связи: история и современность. Материалы Пятых научных чтений, посвященных Дню славянской письменности и культуры и Году российской истории (Майкоп, 2012). – Майкоп: Изд-во Магарин О.Г., 2012.

Шеуджен Э.А. Адыги (черкесы), XIX век: опыт применения историко-антропологического подхода. – М.-Майкоп: Изд-во АГУ, 2015. – 300 с.

Шеуджен Э.А., Хотко С.Х. История адыгов (черкесов): военно-антропологический подход. – Майкоп: ООО «Полиграф-ЮГ», 2019.

Штыбин В. Танцы, горы и каштановый мёд. – б/м: Издательские решения, 2020. – 416 с.

Этнокультурное пространство Юга России (XVIII–XXI вв.): материалы Всероссийской научно-практической конференции / науч. ред., сост. Н.И. Бондарь, А.И. Зудин. – Краснодар: Традиция, 2013. – 424 с.